Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

class="p">Затем она влюбилась в искреннего британского флотоводца по имени Роберт, который присылал ей длинные письма, описывая механику речного судоходства, пока его канонерская лодка патрулировала реку Янцзы. Все шло хорошо, пока на ужине для сослуживцев Роберта по Королевскому флоту в Нанкине Микки не поднял тост за Уоллис Симпсон, американскую разведенную невесту, ради которой король Эдуард VIII отрекся от престола. Последовавшее за этим шокированное молчание стало предсмертным звонком для еще одного романа.

Что касается ее отношений с сэром Виктором, то взаимное увлечение перешло в дружбу, которая, хотя и сменялась временами раздражением, была основана на уважении и привязанности. Однако тот факт, что она общалась с Синмаем, продолжал его раздражать. (Когда зашла речь о ее личной жизни, она написала Хелен: "Он делает замечания об эскимосах, неграх и т. д."). Прожив с ним больше года, она пришла к выводу, что "в Викторе нет никакой страшной тайны", не считая, конечно, широко известного факта, что он все еще хранит факел своей первой любви. "Девушка, - писала она, - живет в Лондоне, на ней он всегда думал когда-нибудь жениться, но, вероятно, никогда этого не сделает".

Что касается Синмая, то он, как давно поняла Микки, был непостоянен, безумно непостоянен по своей природе; это качество она с юмором подчеркивала в своих рассказах для New Yorker. Хотя ему льстило, что Микки и Вики Баум превратили его в образец современного шанхайского космополита, Синмэй был прав, протестуя против того, чтобы его сводили к карикатуре на причуды.

Жизнь, которую он прожил, была гораздо сложнее, чем можно передать в виньетке из 500 слов или даже в книге, состоящей из них. Он отвечал не только за себя, но и за обширную семью; от него зависело хозяйство, полное слуг и прихлебателей. Кроме того, у него были враги, как литературные, так и идеологические, и они набирали силу.

К моменту встречи с Микки Ханом Зау Синмай уже не был мальчиком с плаката для позолоченной молодежи Шанхая. В то время как шанхайская буржуазия, достигшая в то время вершины своего богатства и влияния, продолжала смотреть на Запад, литературный мир отвернулся от моды на европейский декаданс, которая совпала с поэтическим дебютом Синмая. В 1936 году Синмай самостоятельно опубликовал небольшой том под названием "Двадцать пять стихотворений". Хотя критики, а впоследствии и ученые, признали, что в нем содержатся его самые изысканные стихи, они также отвергли его эстетизм и одержимость образами красоты и зла как устаревшие. Антииностранные студенческие восстания, последовавшие за передачей Лигой Наций китайской территории Японии в 1919 году, положили начало литературному ренессансу, который утвердил пай-хуа, основанный на народной речи (в отличие от сложного классического китайского языка династии Цин), в качестве нового письменного языка. Возвышенная проза Синмая казалась неподходящей для того времени, когда художники боролись с экзистенциальным кризисом, в котором оказался Китай. Книга "Двадцать пять стихотворений" была оценена как самодовольный анахронизм. Как будто Эдгар Аллен По выпустил очередной том стихов в эпоху Уильяма Карлоса Уильямса, Харта Крейна и Лэнгстона Хьюза.

Самым влиятельным противником Синмая и живым символом того, как меняются времена, был плодовитый романист, литературный критик и эссеист Лу Сюнь. Хотя Лу Сюнь был старше его почти на двадцать лет, у него было много общего с Синмэем. Оба они были выходцами из богатых землевладельческих семей, чье состояние начало сокращаться с падением династии Цин в 1911 году. Отец Лу Сюня, как и Синмай, безуспешно боролся с опиумной зависимостью. Оба получили образование за границей (в случае Лу Сюня - в Японии). Оба, поскольку отвергали западную одежду шанхайского компрадорского класса, подвергались дискриминации со стороны иностранцев в своей собственной стране.

"Однажды и только однажды Синмай позвал меня в Северо-Китайский офис", - писала Микки о времени своей работы в ежедневной газете. "Его бледное лицо и длинное платье вызвали такое волнение среди мягких британских репортеров, что он стал стесняться и после этого заставил меня встретиться с ним на Бунде".

Подобный опыт Лу Сюнь испытал через несколько домов на север, когда навещал британского друга в отеле Cathay. Когда Лу Сюнь вошел в лифт в холле, одетый в синий хлопчатобумажный халат и туфли на резиновой подошве, оператор проигнорировал его. Подождав несколько минут, он решил подняться на семь этажей пешком. Когда два часа спустя его иностранный друг прошел с ним от номера до лифта, оператор с покорностью вернул его в вестибюль.

В отличие от Синмэя, Лу Сюнь использовал подобные инциденты для диагностики недугов современного Китая. В безумном сознании героя "Дневника сумасшедшего" конфуцианский запрет на сыновнюю почтительность превращается в призыв к каннибализму; в "Правдивой истории А Кью" заблуждающийся крестьянин издевается над теми, кто слабее его, и оправдывает свои самые ужасные неудачи блестящими успехами.

Хотя Лу Сюнь признался, что его позабавил инцидент в лифте Cathay, позже он напишет,

Чтобы жить в Шанхае, лучше быть модно одетым, чем носить грубую одежду. Если вы оденетесь в старую одежду, водитель троллейбуса не остановится там, где вы его попросите... Швейцар большого особняка или квартиры не позволит вам войти в здание через парадную дверь. Вот почему некоторые люди могут терпеть, живя в маленькой комнате и буквально скармливая свое тело клопам.

Лу Сюнь провел немало ночей именно в таких маленьких, кишащих насекомыми комнатах. Тинцзыцзянь шанхайских переулков - эти маленькие комнаты-павильоны над кухней, сдаваемые в аренду студентам и ученым, - давали приют не только ему, но и таким мастерам модернистской прозы, как Ба Цзинь, Юй Дафу и Мао Дунь, чей роман "Полночь" 1933 года стал язвительной критикой шанхайского потребительства. Семья Синмая, между тем, принадлежала к классу землевладельцев, которым до недавнего времени принадлежали целые комплексы шикумен.

Лу Сюнь никогда не считал себя коммунистом. В 1930 году он начал заниматься политикой и выступил на открытии Шанхайской лиги левых писателей. Врагом Лиги, приверженцем соцреализма, было Общество полумесяца, основанное уважаемым Сюй Чжимо, поэтом с кембриджским образованием, с которым Синмай подружился в Париже. Когда Сюй, чьи эмоциональные стихи рассказывали о его собственном широко разрекламированном романе с богатой светской львицей, погиб в авиакатастрофе в 1931 году, Синмэй потерял влиятельного защитника. Но как Синмай так и не стал формальным членом Общества полумесяца, так и Лу Сюнь покинул Лигу левых писателей, когда стало ясно, что он не будет иметь права голоса в формировании их политики. Его уход оказался удачным: в ходе антикоммунистической чистки националисты собрали и казнили ведущих левых авторов Шанхая, пять из которых входили в Лигу.

Лу Сюнь считал